– И ты должна поесть, – включился Дерек.

– Давайте все вместе пойдем в «Квинс», – предложил Брюс. – Дерек, дружище, тебе это тоже не помешает. Ты здесь уже целый день.

– Спасибо, Брюс, но я не смогу к вам присоединиться. Мне нужно вернуться в Лондон пятичасовым поездом. Завтра у меня встреча с режиссером, который ставит «Лев зимой». Мне нужно непременно на ней быть. – Дерек повернулся к Стиви и добавил: – Мама завтра приедет сюда, чтобы побыть с тобой, дорогая.

– Дерек, проведите вместе эти выходные в Лондоне, – предложила Стиви. – Я справлюсь сама. Здесь Брюс и мальчики. Пусть мама отдохнет немного.

– И Ленор завтра приедет, – поддержал Стиви Гидеон.

– Ты же знаешь свою мать, Стиви, – ответил Дерек. – Боюсь, что Блер на это не согласится. Она хочет быть рядом с тобой и с Хлоей. Да ты и сама это понимаешь. Ну что ж, пойдем? Идете в «Квинс»? А мне нужно еще упаковать вещи.

Стиви с недоумением подняла глаза на Брюса. Он не спускал с невестки пристального, изучающего взгляда. Стиви поставила чашку на столик и спросила:

– Почему вы так смотрите, Брюс? Что-нибудь не так?

Он покачал головой, но продолжал задумчиво изучать ее лицо. Наконец он сказал:

– Стиви, мне нужно с тобой поговорить.

Брюс замолчал и отвел взгляд. Казалось, он колеблется.

– Я слушаю вас, Брюс. Что-то еще случилось?

– Случилось, только давно… Девятнадцать лет назад…

Он закашлялся.

– Я никогда не смел напоминать тебе об этом, у меня не хватало мужества, хотя порой мне так мучительно хотелось это сделать. Чувствовал, что некоторые вещи лучше оставить невысказанными… Но в последнее время мне просто необходимо задать тебе этот вопрос.

Стиви молча сидела на краешке стула с напряженным лицом.

Брюс снова откашлялся, наклонился к ней и тихо спросил:

– Ведь она моя дочь? Хлоя – моя дочь?

На лице Стиви не дрогнул ни один мускул. Она продолжала не мигая, в упор смотреть на Брюса. И молчала.

Брюс продолжал тем же низким напряженным голосом:

– То, что я сделал, Стиви, это непростительно. Я не понимал, что делаю. На меня что-то нашло тогда в Амстердаме, когда мы приехали покупать бриллианты. Я никогда не прощу себе этого. И никогда не забуду. Я знаю, что для моего поведения не может быть никаких извинений. Я воспользовался твоей беспомощностью… беззащитностью… Я тебя заставил той ночью…

«Не заставил, а изнасиловал», – с горечью подумала Стиви. Но вслух она этого не сказала. Она продолжала молчать.

Молчание Стиви пугало Брюса. Он сказал шепотом:

– Я так любил ее. Мою Хлою. Мою дочь.

– Хлоя не ваша дочь, Брюс, – наконец сказала Стиви спокойным, жестким голосом.

Брюс, потрясенный, недоверчиво уставился на нее, хватая ртом воздух.

– Ты просто не хочешь мне сказать! Она моя дочь! Я все подсчитал: время, даты. Я только думал, что она родилась немного раньше срока.

– Нет, Брюс. Тогда, в Амстердаме, я была уже беременна, когда вы… Я была на восьмой неделе. Хлоя родилась чуть позже назначенного срока. На две недели. Доктор сказал мне, что я беременна, до моего отъезда в Амстердам.

– Значит, не я отец Хлои? – спросил Брюс дрожащим голосом, который прозвучал неожиданно жалобно.

– Нет, вы не отец Хлои. Мне никогда и в голову не приходило, что вы считаете себя ее отцом. Я думала, что вы хорошо относитесь к Хлое, потому что приняли меня и благодарны за мою работу в «Джардин».

Брюс в отчаянии качал головой.

– Все эти годы я не мог себе простить. Порой чувство вины было таким острым, что я боялся смотреть тебе в глаза. Мне было чудовищно стыдно. Поступить так… с вдовой своего сына, с собственной невесткой!

Он был жалок. На его лице отчаяние смешалось с раскаянием и стыдом.

Стиви не знала, что ответить. Не успокаивать же его! Она так и не смогла забыть ту жуткую ночь в отеле. Какой ужас и унижение она испытывала, когда он насиловал ее.

Понимая, как страдает Брюс сейчас, она коснулась его руки. Вернее, заставила себя успокаивающе положить свою ладонь на его руку.

Он накрыл ее ладонь своей и посмотрел ей в глаза:

– Я любил тебя все эти годы, Стиви. Я не мог сказать тебе об этом. Не осмеливался. Я любил и люблю тебя, дорогая. Ты веришь мне?

– Значит, поэтому вы предоставили мне такую свободу в делах? Позволили управлять компанией? Разрешили открыть магазин в Нью-Йорке? Потому что вы думали, что вы отец Хлои?

– Нет. Совсем не поэтому. Я предоставил тебе свободу, потому что ты этого заслуживала. Я доверял тебе. Я был убежден в твоей компетентности. В твоих способностях.

Брюс тяжело вздохнул.

– И я любил тебя, – повторил он чуть слышно. Снова на минуту наступило молчание, затем Брюс тихо добавил:

– Когда я впервые увидел тебя, ты мне скорее не понравилась. Я решил, что ты не подходишь ни моему сыну, ни нашей семье. Но я ошибся. Сейчас я могу сказать, что ты даже больше Джардин, чем я сам. По мере того как шли годы и я лучше узнавал тебя, я все больше тебя ценил. Ты завоевала мое уважение, мою привязанность. А моя любовь была с тобой с давних пор.

Он внимательно посмотрел на Стиви.

– Я думаю, ты сама не понимаешь, какая ты замечательная, редкая женщина. Единственная в своем роде.

Стиви молча сидела, откинувшись на спинку стула. Она просто не знала, что можно сказать в такой ситуации.

Брюс снова нарушил напряженное молчание.

– Так кто же все-таки отец Хлои? – спросил он, глядя ей в глаза. Брюс очень хотел знать правду.

– Я не скажу вам этого.

Стиви холодно и непреклонно посмотрела на него. Брюс тяжело вздохнул.

– Ты никогда не простишь мне Амстердам?

Стиви не успела ничего сказать в ответ, потому что Брюс тут же воскликнул:

– Зачем я это спрашиваю? Как ты можешь меня простить, если я сам себя простить не могу!

– Сначала я тоже не могла, – ответила она честно. – Но потом я постаралась забыть, спрятать воспоминание об этой ночи среди снов и кошмаров, которые иногда так похожи на реальность. И никогда не думать об этом, как будто ничего такого не было. Я не хотела с этим жить. Нам с вами предстояло вместе работать. Мои сыновья – ваши внуки и наследники. Я должна была продолжать общаться с вами, как с близким родственником, как с единомышленником, как с другом. У нас было общее дело. Я думаю, с моей стороны сработала самозащита. Для всех людей главное – их личные интересы. И я такая же, как все. Я забыла, чтобы не разрушать свою семью, свою жизнь. И ради «Джардин».

– Мне очень жаль, Стиви. Примешь ли ты сейчас мои извинения, после стольких лет?

– Да, Брюс. Забудем об этом по-настоящему, навсегда.

Стиви постаралась улыбнуться. Она тихо добавила:

– Вы были так добры к Хлое. Я хочу поблагодарить вас за это.

– Я верил, что она моя дочь. Она жила в моей душе и в моем сердце. Я так сильно любил ее все эти годы. Это было самое живое, самое горячее чувство, которое мне довелось испытать. И оно может прекратиться только с моей жизнью. То, что я узнал сегодня, ничего не изменит. Хлоя стала частью моей жизни и моей души. И я никогда не изменю своего отношения к ней.

Эти искренние слова всегда сдержанного ироничного свекра не могли не тронуть Стиви до глубины души. На ее глаза навернулись слезы.

– Спасибо, Брюс. Я знаю, сколько значит для вас Хлоя.

– Я считал, что она Джардин по крови, и я обращался с ней как с Джардин. И она выросла настоящим членом семьи. Теперь уже ничего нельзя изменить, Стиви.

Стиви сидела одна в палате Хлои, держа дочь за руку и вглядываясь в ее лицо. Разговор с Брюсом имел самый неожиданный результат. Стиви поняла, что совершила ужасную, непростительную ошибку.

Она разлучила двух близких людей, не дала им познакомиться друг с другом, отдать друг другу ту любовь, которую предопределила природа. Хлоя и ее отец.

Как бедная девочка мечтала узнать о нем хоть что-нибудь! Всего несколько месяцев тому назад, в День Благодарения, она так хотела поговорить о нем. Как ей было нужно услышать наконец правду о Джоне Лейне, ее выдуманном отце.